Последняя кукла

Мне двадцать, а Аньке – полгода. Сегодня утром мы проводили нашего папу в армию. Потрясенная и измученная (до последнего момента почему-то в глубине души верила, что произойдет чудо), я стою около коляски, в которой безмятежно посапывает дочка, и не очень пока понимаю, как мы с ней будем жить дальше. И вдруг впервые остро, болезненно ощущаю, что на мне и только на мне лежит теперь ответственность за это теплое смешное существо. «Ничего, детка, прорвемся».

И мы начинаем жить одни. Я – студентка, филолог-классик, а значит, круглые сутки зубрю латынь и греческий, читаю древних авторов. Дочка, до той поры совершенно спокойный ребенок, реагируя, вероятно, на разлуку с отцом, начинает орать дни и ночи напролет и орет ровно два года, до самого его возвращения, а значит, круглые сутки проводит у меня на руках. На, Анька, сисю. Amo-amas-amat: я люблю, ты любишь, он любит… Давай сменим подгузник. Аmamus-amatis-amant: мы любим, вы любите, они любят… Спи малышка, а мама будет переводить на греческий: «этот высокий гордый моряк»… Буквально вместе с моим молоком девочка впитывает латинские и греческие глаголы. Позже, в седьмом классе, когда начнется латынь в гимназии, она с удивлением заметит, что язык дается ей так легко, как будто она его когда-то уже учила и теперь вспоминает.

Наконец моя крикуха начинает затихать. Я умиротворенно мурлычу колыбельную. Ни слуха, ни голоса у меня нет, и я пытаюсь напевать себе под нос стихи, которые километрами заучивала в отрочестве. «Бессонница, Гомер, тугие паруса…» Да уж какая там бессонница: прислоните к стене, и усну! А Гомер, вот он, родимый, еще двести стихов нужно перевести к утру… « Я список кораблей прочел до половины». Хорошо ему было, Мандельштаму, до половины, а мне-то нужно весь, да по-гречески.

Одиночество я переношу с трудом. Мне нужен собеседник, причем лучше, если он не возражает, а молча слушает. В этом смысле Анютка – великолепный компаньон. Она готова часами внимать моей болтовне, правда, в десять месяцев начинает говорить первые слова, а после года принимает уже самое активное участие в беседе. Я пока и не догадываюсь, что причиной тому – мои монологи.

Мне нужно сдавать экзамен по греческому искусству, и мы вместе отправляемся готовиться в Пушкинский музей. Анька приходит в такой неописуемый восторг, что начинаем ходить сюда регулярно, спасаясь от дурной погоды, многочисленных шумных родственников и просто так. Вот уже никогда не подумала бы раньше, что годовалому ребенку может понравиться искусство!

В год я усаживаю девочку в высокий стульчик рядом со своим столом. Даю ей карандаш и бумагу. Чаще всего – исписанные с одной стороны библиотечные карточки: «Ты тоже будешь работать!». Дочь послушно покрывает бумагу каракулями, сопя, перелистывает страницы толстенного древнегреческого словаря.

Мне и не приходило в голову учить Аню в этом возрасте читать. Кажется, я ей даже букв не показывала, но в четыре года она где-то выкопала старый советский букварь (помните, синенький такой, с разноцветными буквами на обложке?) и два дня сидела с ним в обнимку, а третий сообщила нам, что научилась читать. Мы, понятно, подняли ее на смех, но каково же было наше удивление, когда оказалось, что действительно научилась. С этого дня она читала не переставая, причем сразу про себя. Как это получилось? Не знаю, наверное сказались младенческие игры за моим письменным столом, да и вся атмосфера нашего дома, где постоянно кто-то что-то пишет или читает. К тому же мы с самого рождения очень много читали дочке вслух, просто не очень зная, чем ее еще можно занять. А вообще, Аня обладала поразительной способностью к самообучению. Когда мы с ее новорожденной сестричкой ходили в бассейн, она самостоятельно выучилась плавать, следуя рекомендациям инструктора, показывавшего рядом мамочкам, как проныривать грудничков.

В два с половиной – три года она поражала меня глубиной вопросов, ответа на которые я не знала. Обнимает нежно за шею и спрашивает: «Как люди умирают?» Ну, я ей начинаю объяснять, что умирают от старости, болезней, катастроф. «Да нет, – перебивает она меня, – я не о том. Что человеку делать, если он понял,, что его жизнь окончена и пришла пора умереть» Так я и не нашлась тогда, что ей ответить. А еще Анька в этом возрасте разговаривала с Богом. Запросто так, по-свойски: «Бог, а Бог, на листик» – и протягивает к небу кленовый лиcток на грязной ладошке.

С деньгами у нас не густо: пятьдесят рублей моя стипендия, да военкомат какие-то там слезы платит, рублей двадцать. Дедушка дает на няню. Так что всю одежку приходится шить самим, от трусов до комбинезона. Анька, конечно же вертится рядом. Чтобы не мешала, нанизываю на толстую нитку разноцветные пуговицы, даю мешок с ворохом лоскутков, которые она с наслаждением перебирает. Кто бы мне тогда, четырнадцать лет назад, сказал, что это, оказывается, дидактическая игра на развитие мелкой моторики! Из остатков ткани мастерим игрушки, набиваем тем, что попадется под руку: то ватой, то веревками, то фасолью. Позже выяснится, что и это полезно для развития интеллекта. Вскоре, подражая мне, Аня уже умело орудует огромной ковровой иголкой со вставленной в нее крепкой и толстой шерстяной ниткой. В четыре года она мастерит шикарные наряды для кукол. Правда, аккуратность и тщательность отделки ее тогда не заботила, как, собственно, и по сей день.

Чтобы подработать, устраиваюсь читать лекции по мифологии в литературное объединение. Когда не с кем оставить дочку, беру ее с собой. Сидя в уголке, она вроде бы возится с куклами, но, как выясняется, все слышит и запоминает. Как-то раз, когда ей было года три, я читала лекцию по книге Проппа «Исторические корни волшебной сказки», а Аньке дали кусочек мела и разрешили рисовать на стене. К концу лекции был выполнен подробный графический конспект: все, о чем мы говорили, она тут же иллюстрировала, благо, тема была близка ее интересам.

Постепенно каракули на библиотечных карточках и обоях превращаются в головоногих чудиков, а после трех из-под дочкиных пальцев уже вылетают принцессы и феи, скачущие во весь опор лошади и бесконечные собаки, целые семейства спаниелей, с обвислыми ушами и печальными глазищами. Мы решаем отдать Аньку в изостудию. Нам удивительно повезло с первым педагогом по рисованию: он умел видеть и развивать талант в каждом ребенке, не форсируя события и не подавляя творческую индивидуальность малыша. Позже, увы, ту подвальную студию прикрыли, и как ни хороши были студии при Республиканской детской библиотеке и Третьяковской галерее, мы всегда с тоcкой вспоминали тесный подвальчик на Трубной и его хозяина, молодого учителя Андрея, как его запросто звали и дети, и взрослые.

Тогда, в конце восьмидесятых, как раз стали появляться первые студии эстетического развития. Записались в такую и мы. И хотя проходила туда Анюта до самой школы запомнился нам только один педагог, сыгравший довольно существенную роль в Аниной жизни. Это была преподавательница по развитию речи, стержень и душа студии. Остальные как-то забылись, не оставив следа в нашем сердце. Что же касается английского, который тоже входил в программу обучения, я убедилась, что, несмотря на прекрасного педагога, проку от этих занятий было мало: выученные на занятиях стихи и песенки не нашли никакого применения в реальной жизни и вскоре были забыты, а всерьез усвоить грамматику и научиться говорить вне языковой среды дети дошкольного возраста, конечно же, не могли. Хотя, возможно, это была и неплохая база для дальнейших занятий языком в школе.

Когда в продаже появились книги Никитиных, мы сразу же их прочли и решили сделать игры о которых в них рассказывалось. О системе закаливания, разработанной Никитиными, мы слышали еще раньше и успехом использовали ее с самых первых дней Анькиной жизни: девочка не болела, была сильной, ловкой и вытворяла головокружительные трюки на нашем маленьком спорткомплексе. теперь мы закупили деревянные кубики с наклеенными на гранях картинками-головоломками, разноцветные краски, и папа с завидным упорством несколько дней отмачивал картинки, сушил и шкурил кубики, раскрашивал их и покрывал лаком. Успех был феноменальный. Анька с головой ушла в «Сложи узор» а после – в «Уникуб» и, не отрываясь, несколько недель подряд методично делала задания одно за другим. Переделав все, успокоилась и больше этой игрой никогда не интересовалась. К слову сказать, наша средняя дочь вообще отказывалась играть в игры Никитиных, что не помешало ей стать умной, сообразительной девочкой. Но из книг Никитиных мы почерпнули и другие, очень нужные вещи: самое главное, создать в доме творческую атмосферу, в которой ребенок сможет пилить, клеить, качаться на кольцах, рисовать на стенах, играть на барабане, танцевать, разводить сад на подоконнике, не боясь испортить антикварный ковер или разбить хрустальную вазу. Тут нас спасла наша бедность: у нас всего этого просто не было, и наш немудреный быт никак не стеснял творческую активность дочки.

Когда я училась в начальной школе, у меня были большие проблемы с письмом, и чтобы застраховать от них Аню, я начала учить ее писать по прописям в пять с небольшим. Как я сейчас понимаю, это было слишком рано и совершенно не нужно, но, несмотря на мое удручающее педагогическое невежество и полное отсутствие терпения, она ухитрилась за несколько месяцев освоить эту премудрость и вскоре уже вела дневник, писала папе письма, а самое главное, стихи. Примерно в этом же возрасте пристрастилась она и к математике и решала задачи с такой охотой, что мне казалось, что в этом – ее призвание. Но позже унылая школьная программа навсегда отвратила ее от этого занятия.

Сейчас Аньке восемнадцать. Она блестяще закончила школу и готовиться посутпать в полиграфический институт на отделение художественной графики. У нас практически не было проблем переходного возраста, и мне удалось полностью сохранить ее доверие. Мы с полуслова понимаем друг друга и почти никогда не ссоримся, хотя мне понадобились огромные усилия, чтобы научиться общаться с ней на равных, без командного тона. Я не могу сказать, что она безупречно хорошо учится, но то, чем увлекается, всегда делает блестяще, а главное, умеет к любому делу подойти творчески и найти в нем совершенно неожиданные повороты.

А вообще-то никто не догадывается, что она моя дочка: думают, сестры. Хорошо, хоть за близнецов не принимают.

Автор статьи:

Ася Штейн.

Купить книги о воспитании>>